Здравствуйте!
С прошлого года у нас появился новый предмет – русская словесность. И очень скоро у моих одноклассников начались конфликты с учительницей. Точнее, это ребята унижали ее, насколько хватало наглости. Повышали на нее голос, обсуждали ее поведение при ней же – чуть не в полный голос, не стесняясь в выражениях – крутили на нее пальцами у виска… Поводом для скандала могла послужить любая мелочь. Из-за этого часто срывались уроки.
Сначала я относилась к этому довольно спокойно, но во время очередной разборки поняла: нельзя же так! Совсем затравили человека… А ведь учительнице было вдвойне тяжело переносить это – в нашем классе учится ее сын Пашка, безбашенный парень, перебивающийся с тройки на двойку, на которого жаловались все преподаватели. Он не заступался за мать, а только противно лыбился, когда ее обижали.
В общем, после этого урока я подошла к Ирине Васильевне и утешила ее. Она растрогалась чуть ли не до слез. И с тех пор я после каждого сложного урока подходила к ней и успокаивала ее, а изредка приходила к ней после уроков просто так, поговорить.
Человеком она была добрым, жалостливым и несколько сентиментальным, но слабовольным. Она держалась довольно неуверенно, робко, а во время конфликтов вела себя своеобразно. Долго терпела, не замечала ни болтовни, ни списывания, ни посторонних занятий, но однажды терпение кончалось – и ее прорывало! Могла наорать, при этом неумело язвила и говорила какие-то глупости («Вот часы. Они идут. Вот дверь. Она открывается туда»). В эти моменты на нее было страшно и неприятно смотреть.
Также была невероятно чувствительна к чужой доброте. Как-то я угостила ее шоколадкой – она долго благодарила, как будто я сделала для нее суперважное дело. Вообще была благодарна за малейшее доброе дело.
И еще я заметила, что очень любит жаловаться на жизнь. Точнее, на настоящее. А вот в прошлом, с ее слов, все было просто замечательно: и учителя у нее были прекрасные, и одноклассники великолепные, и жилось в СССР так, что лучше не бывает. А ученики, которые когда-либо учились у нее, тепло относились к ней и никогда не обижали. По ее словам, мы – вторая такая конфликтная параллель на ее памяти. Первая выпустилась 8 лет назад.
А уроки начали приходить в упадок. Все чаще мы не слушали учительницу, а переписывали в тетрадь параграфы, которые она нам задавала. У нее просто не было сил что-то нам объяснять…
И тут я поняла: все само собой не решится. Надо действовать!
Первым делом я попыталась осторожно узнать у ребят, за что они ее так не любят. Я спрашивала об этом как бы невзначай, притворяясь наивной, и никак не комментировала ответы.
Претензии большинства были таковы: она нас раздражает, потому что «тормознутая» (медленно реагирует и еще медленнее говорит – с длиннющими паузами, растягивая каждое слово), «юмористка» (нелепо шутит и при этом смеется себе под нос), и «эмоционально нестабильная» (ага, попробовали бы они сами сохранять спокойствие на месте!)
Несколько ребят, не примыкающих к элите, упомянуло о ее безволии. По их мнению, причина травли была именно в этом. А вовсе не во внешних признаках и не в том, что словесность – предмет ненужный. Не обижали же они классную-русичку – строгую и властную женщину, которая умела пристыдить, не повышая голоса. Ведь русский и лит-ра – почти то же самое, что и словесность…
С самой учительницей я тоже стала общаться по-другому. Начала внушать ей, что так нельзя, что если ей неприятно такое обращение, то надо с этим что-то делать. Иначе она превратится в дежурную тряпку для вытирания ног. Я даже предлагала свою помощь.
Учительница благодарила меня за поддержку, но в ответ на мои советы говорила что-то вроде: «Поживем – увидим», «Я хотела от вас отказаться, но словесность никто брать не хочет, потому что это невыгодно, надо дотерпеть до конца года…», «У вас в классе нет общественного мнения, как же ты одна будешь бороться? Мне ведь тебя тоже жалко…» А сама продолжала жаловаться на то, какие бессовестные люди мои одноклассники.
Дело понятное – она и так-то решительностью не отличалась, а теперь совсем сникла.
А я уже начала действовать сама…
Скажу честно: я не хотела конфликта. И сначала пробовала мирные методы. Если бы все решилось с их помощью, я была бы очень рада.
Я могла мягко попросить: «Пожалуйста, можно потише? Мне не слышно». Или предложить: «А давайте один урок посидим спокойно, ради эксперимента!» Были в моем арсенале и кое-какие хитрости. Когда еще читала лекции, можно было предотвратить начинающийся скандал. Учительница объясняет что-то, потом прерывает объяснение и начинает препираться с одноклассником – а тут я: «Значит, метафора – скрытое сравнение?» Или: «А как отличить синтаксический параллелизм от повтора?» Или банальное: «Я не расслышала, повторите, пожалуйста!» На самом деле я все прекрасно слышала и понимала. Просто хотела заставить учительницу говорить.
Хитрости действовали не всегда – несколько раз мне удавалось сделать так, чтобы Ирина Васильевна продолжала урок, но когда она перестала читать лекции, этот прием перестал действовать. А просьбы… Максимум, чего мне удавалось добиваться – чтобы самые спокойные из соседей замолкали минут на десять.
Сначала никто не придавал значения моим попыткам навести порядок. Но современем люди начали понимать: что-то здесь не так. И все чаще в ответ на свои просьбы я стала слышать раздраженное: «Не лезь! Замолчи! Твое какое дело?»
Ирина Васильевна совсем ослабела морально. Все глубже уходила в счастливые воспоминания и наивные рассуждения о гуманности. В ответ на мои предупреждения отвечала: «А разве у вас в классе может за правду достаться?» или: «Но ведь это же аморально…» Собственно, только об этом она и могла говорить. И еще – жаловаться на здоровье.
Никакой опоры у меня не было. В классе, как я уже выяснила, моего мнения никто не разделял. Вне класса у меня были «свои люди» - два друга, три подружки и молодой человек. Всем им я рассказывала об этой ситуации – и все говорили примерно одно и то же: «Юля, лучше не лезь, ведь это не твоя подруга и не мама.Ты только зря пострадаешь».
Но я не могла оставить Ирину Васильевну в беде. Ведь, кроме меня, никто ей не помогал. Что же это получается – все ее обижают, и еще я должна кинуть!
Уроки словесности совсем пришли в упадок. Я уже и забыла, когда Ирина Васильевна работала с нами фронтально. Мы только писали конспекты, а потом делали по ним контрольные. С открытыми тетрадями. Потом стали и вовсе срывать уроки – учительница просто не могла их проводить, и уже боялась начинать занятие. Ни о каких знаниях, получаемых на уроке, уже нельзя было говорить.
Я начала терять терпение. Ведь мне нужен был этот урок! Почему я должна лишаться знаний из-за чужой наглости и жестокости? Они, видите ли, развлекаются – а я чем виновата?
Я старалась не показывать, как переживаю из-за этого. Во время скандалов я сидела как на иголках, заливалась румянцем – но не повышала голоса и не опускалась до брани. Но больше не просила ребят, чтобы они вели себя потише, а делала им замечания. Те жутко возмущались: как же, им посмели противоречить! Но я не сдавалась. Ведь урок все равно пропадал.
Я не раз спрашивала у ребят прямо на уроке, зачем они грубят Ирине Васильевне. Предлагала: «Я замолчу, и вы замолчите». Наконец, пригрозила, что не буду помогать им с уроками. Но все – как об стенку горох. Они не поддались на мою манипуляцию, зато сами устроили мне «сладкую жизнь».
Их помощь и общение с ними мне и раньше были не нужны, поэтому бойкот я перенесла легко. Потом стало хуже. Меня толкали, ехидно комментировали каждое мое действие, злобно шипели всякий раз, как я открывала рот, даже если это был ответ на уроке. Старались навязать мне разговоры, во время которых открыто пытались меня унизить. Я же избегала этих разговоров и смотрела на них, как на глупых детей. Это утвердило их в мысли, что я высокомерная стерва – и меня наградили кличкой «Гордая Орлица». Иногда, если удавалось, я могла ответить какой-нибудь дерзостью или насмешкой. Но в длительные пикировки не вступала.
Зверствовали не только девчонки из элиты класса, но и Пашка – сын Ирины Васильевны.
Их отношения с матерью все сильнее портились. Он открыто бездельничал на ее уроках: играл в телефон или болтал с соседями. Мать ругалась на него, доходила чуть не до истерики – а сделать ничего не могла. Павел даже хвастался: «Мне мать скажет: «Не делай так!», а я скажу: «Ладно!» и все равно буду делать».
Он всегда терпеть не мог меня, а когда я стала заступаться за его маму, то совсем сорвался с цепи – лез в драку, говорил, что я не человек, что я недостойна жить и что меня надо сжечь в биореакторе. Он и раньше лез ко мне, но тогда другие унимали его – он приставал ко многим, и всем надоел. А теперь девчонки только подзуживали его, и он старался им услужить.
Я решила максимально дистанцироваться от класса – перестала ходить в столовую, а на переменах уходила к друзьям или в библиотеку – все равно, куда, лишь бы не быть рядом с этими фуриями! На худой конец, спасал плеер – можно было притвориться, что я не слышу.
Когда же я в третий раз нашла на полу свой белый пуховик, я решила и раздеваться в другом месте. Мы оставляем наши вещи в своем кабинете, за шкафом, и сделать это мог кто угодно. И потом, в том месте я была наиболее беззащитна. Меня могли толкнуть, когда я выходила из-за шкафа, а могли подолгу не выпускать оттуда – кто-нибудь вставал в проходе и не пропускал.
Тогда я попросила Ирину Васильевну, чтобы она разрешила мне раздеваться в своем кабинете. Та разрешила.
И все бы хорошо, но Пашка скоро узнал, где я оставляю свои вещи и начал угрожать: «Еще раз придешь к матери – пропишу вертуху по щам!» (Это значит – прибью).
А я игнорировала его и продолжала раздеваться, где хотела. И говорить одноклассникам, что думаю, несмотря на все угрозы.
Так прошел месяц.
И вот в последний понедельник перед весенними каникулами я, как обычно, принесла свои вещи в кабинет Ирины Васильевны. Когда я пришла, она стояла и разговаривала с Пашкой.
Увидев меня, он совсем озверел. Слегка разбежался, налетел на меня и толкнул в плечо. Я упала на парту. Хорошо еще, что ничего не повредила – Москалев в качалку ходит, и рост у него – 2 метра, а я тоненькая и хрупкая.
Ирина Васильевна занервничала, закричала на него, и он убежал. А я прошла к шкафу и оставила там свои вещи.
На следующей перемене я пришла к Ирине Васильевне, чтобы спросить, когда я смогу вернуть ей учебник (я брала у нее книгу для самостоятельного изучения, ведь в библиотеке их на руки не выдают). За мной притащился этот псих и начал прикапываться ко мне. Я посоветовала ему отцепиться по-хорошему, а он не унимался.
Что тут сделалось с учительницей! Она чуть ли не в припадке забилась! Голос у нее слабый и глухой, но на этот раз она развопилась:
- Что вы сюда пришли?! У вас есть классный руководитель, идите к нему! Я в чем виновата!
Мне даже страшно стало. Я отступила в угол класса, а Москалев вымелся вон. А его мать скоро поняла, чего наговорила, и начала оправдываться:
- Ты вот говоришь, что у тебя от страха сердце заболело, а меня тоже отпаивали! Довели меня до припадка, а я в чем виновата?
- Я не раз предупреждала вас, что такое когда-нибудь случится. Вы ничего не сделали. Тогда я буду защищаться сама.
Я вышла из кабинета и тут же позвонила папе.
Он беседовал с Пашкой в кабинете директора, в присутствии нашей классной руководительницы. Директриса пообещала в тот же день после уроков пригласить инспектора и провести беседу, а также потребовать у Ирины Васильевны, чтобы та взяла ему направление к психиатру.
К вечеру у меня поднялась температура (я была простужена уже третий день, но ходила в школу), и всю оставшуюся неделю я просидела дома. Потом были весенние каникулы. И все это время я думала, где мне теперь обосноваться.
Возвращаться в свой класс я не хотела. Было страшно за себя и за вещи. И потом, просто было неприятно лишний раз пересекаться с этими людьми. Надо сидеть с ними на уроках – я сижу. Но чего можно избежать, того я охотно избегаю. Одна из моих одноклассниц еще с начала прошлого года тоже переселилась в чужой кабинет – только потому, что она, видите ли, не считает себя частью нашего класса! Но ведь ее никто не обижал, и ни с кем у нее не было конфликта – просто не нравились люди. А Москалеву, кстати, она и сама унижала.
И ей можно было переодеваться в чужом кабинете, а мне – нельзя!
Оставлять вещи в библиотеке? Мне бы разрешили. Только проблема вот в чем: библиотекари приходят ко второму уроку. В первый день учебы у нас у самих не было первого урока. Но что делать дальше?
В понедельник я подошла к Москалевой после уроков. Думала, что она сможет мне что-нибудь посоветовать – я ведь столько раз ей помогала! А ту вспышку я ей простила – к затравленным людям надо быть терпимее.
Однако учительница помогать мне отказалась:
- Иди к своему классному руководителю.
- Но ведь можно же что-нибудь придумать?
- Придумывать ничего не надо. Лучше возвращайся в свой кабинет.
Я туда не вернулась. Но и навязываться Ирине Васильевне не стала. Меня приютила учительница истории – любимица нашего класса. Она даже разрешила мне брать ключи от кабинета (ее самой часто не бывает в школе – она ведет только у двух классов). И я ей за это очень благодарна. Не зря ее уважает вся школа.
Одноклассники пока больше ничего мне не делали. Только от этого не легче…
Я не хочу ни затевать ссор с учительницей и одноклассниками, ни ссориться с ними. Я понимаю, почему все эти люди в данной истории вели себя так, а не иначе. Было бы хорошо, если бы со временем мне удалось их простить полностью. А вот сейчас мне очень неприятно, что со мной так поступили. Я уважаю других людей, но и себя тоже. И не хочу, чтобы об меня вытирали ноги. Да, слабым и закомплексованным людям следует прощать некоторые неадекватные поступки, но это же не значит, что если они слабые, то им все можно!
Доверять этим людям я больше не смогу. Учительница проявила неблагодарность и оттолкнула меня. А ребята показались передо мной во всей красе, и я теперь знаю, какие они, и не хочу лишний раз их видеть.
Скоро я закончу школу и не буду больше общаться с теми людьми. Как-нибудь доживу до последнего звонка, потом сдам экзамены и поступлю в университет. Буду заниматься любимым делом и найду себе новых друзей.
Но что делать, если в дальнейшем я столкнусь с подобной ситуацией? Оставлять слабого человека в беде? Пусть, мол, делают с ним что хотят – не мое это дело? Или делать то же – чтобы сценарий повторился?
Если бы мне приходилось заступаться только за себя, я бы как-нибудь выкрутилась. Но ведь я опекала учительницу…
И еще интересно: могла ли я как-нибудь разрешить конфликт между Ириной Васильевной и классом? Если могла, что именно мне нужно было для этого сделать?

Миэлита , возраст: 17 / 06.04.2013

Миэлита, Вы так здорово пишите, Вам надо быть писателем! Я думаю, в данной ситуации Вы поступили очень храбро,
пошли против всех, не побоялись заступиться, в Вас есть потрясающее качество поступать по совести! Не жалейте
о том, что Вы сделали, не обижайтесь на учительницу, я уверена, она Вам безмерно благодарна и оценила по
достоинству все Ваши попытки ей помочь! Не чувствуйте себя тряпкой - это уже гордость начинает в Вас говорить,
делая добрые дела, не ждите долга, учитесь ставить себя на второе место и, поверьте, Вы получите гораздо
больше, нежели разрешение повесить пуховик в безопасном месте! Я прекрасно Вас понимаю, вы почувствовали мини
предательство, но вспомните Иисуса, когда его предали, что он сказал "Отче, прости им, ибо не ведают, что
творят". Пусть Ваше доброе и искреннее сердце навсегда останется таким! Не поддавайтесь злу, не путайте
уважение к себе с обидой. Счастья Вам! Да хранит Вас Бог!

Елена , возраст: 28 / 10.04.2013

Знаешь у меня была ну очень похожая история в школе. С разницей, что вместо учительницы была моя лучшая подруга, а класс ей объявил игнор в связи с тем, что она смогла дать отпор одной неадекватной девочке, которая была авторитетом в школе. Несмотря на то, что все знали кто был по-настоящему не прав, несмотря на то, что многих из одноклассников подруга(назовём её Алина) считала своими друзьями- они просто отвернулись от ней, причём демонстративно не общаясь, высмеивая перед доской и т.д. Когда у меня был выбор сохранить ли мои принципы о дружбы пусть даже я выйду из зоны своего комфорта или отмолчатся в сторонке, я не раздумывала - это моя лучшая подруга и я буду с ней рядом до конца. Атмосфера в классе накалялась, а потом на выпускном они извинились перед ней вместе с той девочкой и она их простила, но я это посчитала лицемерием и просто фальшью, чтоб совсем уж они не выглядели в своих глазах ублюдками. Потом Алина прекратила без какого-либо объяснения любое общение со мной и начала общаться с той самой девочкой, которая её в школе унижала. А я осталась сама. Знаешь что я сказала Алине на прощание? "Я тебе желаю чтоб в твоей жизни встретился хоть один человек, который относился бы к тебе так, как относилась к тебе я" и отпустила ситуацию и её вместе с ней. Самое главное это сохранить внутренний стержень и свои принципы, потому что только на них опирается характер. А у тебя он не просто есть, он железный! Ты тогда сделала всё возможное, но невозможно помочь человеку, который не ценит себя и не хочет себя менять, как бы ты к этому не стремилась. Возможно у И.В. был уже настолько развит комплекс жертвы, что она просто не могла его преодолеть или банально не хотела, потому что не привыкла жить по-другому. Я уже давно поняла, что самое худшее в воспитании родителей - это недочёт по самоуважению и не умению приучить своего ребёнка, что следует ценить себя и уметь защищать, может и её родители были такими же? Ты в свои 17 гораздо мудрее неё, я вообще поражаюсь как ты сама это все выдержала, меня восхищают такие люди! Правда) Может есть смысл записаться на курсы самообороны, чтобы быть готовой к любой ситуации и умению и физически защитить себя? Я ни разу не пожалела, что выбрала дружбу и не важно сколько она продлилась, важно было только то, что я осталась человеком, а не его подобием, как в случае с моими одноклассниками. Сейчас вот защищаю диплом и устраиваюсь на более перспективную работу и это ещё маленькая толика того, что я планирую получить от жизни и что может ожидать тебя в универе. Поверь там начинается совсем другая жизнь, другие люди и общение. Я тебе от всей души желаю оставаться собой в любой ситуации, потому что они именно для того и созданы, чтобы проверять нас на прочность выдержки и характера. Удачи тебе и не оглядывайся в прошлое, оно должно исчезнуть вместе с теми людьми, которые остались в нём.

P.S.
Я никогда не буду ходить на встречу выпускников, нет ни желания, ни интереса, ни какой-либо мысли по поводу того как живут эти "люди" дальше. Потому что ещё тогда, когда всё это случилось я для себя решила, что как только наступит выпускной я просто забуду их имена и фамилии, потому что меня ждёт новая жизнь без таких дегенератов. Лучше я в день очередной встречи выпускников это время потрачу на любимую книженцию или музыку - уж точно больше приобрету, чем в общении с этими животными)

Лара , возраст: 24 / 22.04.2013

Здравствуйте, Миэлита.
Если говорить о будущем, то вполне понятно ваше желание выбрать себе ориентир для поведения для аналогичных моментов. Но, по большому счету, одинаковых ситуаций в жизни не так много, и потому заранее определить, как именно стоит себя вести «во всех похожих случаях» будет затруднительно.
Что касается настоящего, т.е. происходящего между вами (лично вами) и вашим педагогом в настоящем времени, то здесь я предположу, что учитель занял детскую, пассивную позицию. Не буду рассуждать о причинах такого поведения (они могут быть самыми разными, и уважительными и не очень), просто констатирую факт – взрослый, ведущий (или ощущающий) себя как ребенок, не может оказать вам ни поддержки, ни помощи. Вы же, в свою очередь, в отношении нее занимаете позицию родителя, опекуна и воспитателя. Вы психологически «удочеряете» ее, и с этого момента ваши отношения строятся именно по этому сценарию. Но при таком раскладе столкновения интересов не избежать. Точнее, от него можно уйти только одним способом – если каждый безоговорочно будет продолжать «тянуть» свою роль. Потому что как только вы перестанете постоянно вкладывать свои ресурсы и захотите получить что-то для себя - это будет воспринято как предательство, как нанесенная обида. В свою очередь, у вас может вызвать встречную обиду желание педагога постоянно получать и ничего не отдавать взамен. Поэтому конфликт неизбежен.
Для того, чтобы выйти из этого ролевого конфликта, вам обеим нужно занять иную позицию. Либо перевернуть роли: вы - ребенок, ваш педагог – родитель (тогда вы сможете получить помощь и поддержку от вашего педагога), либо обеим занять позицию двух взрослых (и тогда переговоры будут вестись уже на этом уровне). Но после всего прочитанного у меня есть сомнения в том, сможет ли ваша учительница выйти из детского положения. Поэтому вам нужно обратиться ко взрослой части своей личности (чтобы не остаться в положении обиженного ребенка, который не получил защиты).
Один из признаков взрослой роли состоит в том, что взрослый человек в меньшей степени подвержен иллюзии всемогущества, и потому может разделить свою и чужую ответственность. Например, осознать, что донести до другого человека свою позицию, свое видение ситуации и оказать ему поддержку – можно, а вот заставить его действовать по-другому, принять за него решение и единолично повлиять на чужую жизнь (которую создал себе другой человек) – нельзя.
В истории, которую вы описываете, ваша ответственность состоит в том, чтобы избавиться от иллюзии, будто вы «в одно лицо» можете перебороть свой класс (категорически не настроенный на взаимодействие), взрослого человека (который ничего не собирается решать) и педагогический коллектив с администрацией (которые почему-то вообще никак не заявлены в ситуации и словно бы не в курсе происходящего).
Продолжать оказывать педагогу дальнейшую поддержку или нет – это уже ваш выбор, и если вы хотите продолжать это делать, то такой выбор должен быть осознанным. И вы вправе перестать расходовать свои ресурсы – хотя бы потому, что многие инфантильные люди с большим удовольствием их «съедают»… и, кстати, очень обижаются, когда их перестают «кормить».
Резюмировать и подвести итог можно так: если один человек занимает во взаимодействии позицию «я не могу ничего», то его партнеру по общению предлагается роль «я могу все», в которую автоматически втягивается большинство людей. Демонстрировать свое «всемогущество» можно как негативным способом («сделаю с тобой что хочу, а мне ничего за это не будет»), так и позитивным («я все смогу и все исправлю в твоей жизни -без твоего участия, я все сделаю сам»). И выйти из этой дилеммы можно только признанием своих пределов: «вот тут я могу, и вот тут могу, а вот тут уже нет, и дальше уже его ответственность». Ну и напоследок, от себя – думаю, что лично я тоже как минимум предприняла бы попытку исправить ситуацию. А результат – что ж, его понимание приходит с опытом. Удачи вам.

Лу , возраст: 30 / 23.04.2013